– В нашей жизни не царили «рай и спокойствие», но отношения наши действительно были построены на любви, – рассказывает Ирина Радиевна. – Ковидом мы с мужем заболели одновременно, у меня болезнь протекала в средней форме тяжести, и Вадим очень переживал. Потом состояние мужа резко ухудшилось, и его перевели в больницу Склифосовского. По возможности я была с ним постоянно.

В последние дни он находился в коме, и меня к нему не пускали.

7 ноября ко мне домой приехал Сергей Сергеевич Абатуров и сообщил о кончине Вадима Николаевича. И хорошо, что рядом со мной был наш помощник Антон Заиграйкин. Из шокового состояния меня вывели хлопоты по захоронению, а после я поняла, что действительно все… И у меня стала появляться мысль, как уйти из этой жизни… Как быть к нему поближе…

Справиться с тяжелым состоянием мне помогли сын, мудрая невестка Танюша и внуки, Сергей Сергеевич, Антон. Они постоянно уделяют мне максимум внимания и заботы. Конечно, Вадим Николаевич всегда со мной, ведь любимые не умирают, они просто перестают быть рядом.

– Ирина Радиевна, расскажите о себе: где родились, кто родители? Ваши детские увлечения?

– Я родилась в Москве, у нас вся родня здесь. Папа мой, правда, родом из Тбилиси (тогда Тифлис), его отец чистокровный грузин, следовательно, я на четвертинку.
Мои мама и папа окончили МИИТ, экономический факультет. Железная дорога –
это у нас семейное. Когда Вадим Николаевич уже работал в МИИТе, он говорил мне: «Ты хоть приди, посмотри, по каким лестницам ходили твои родители, в каких аудиториях занимались, ведь здесь вся их молодость прошла».

Родители получили распределение в Петрозаводск. А я еще была совсем маленькая, и меня решили оставить с бабушками. Надежда была на мамину маму. Комнатушка в шесть квадратных метров, коридор барачного типа. Знаете такие большие фанерные чемоданы? Вот в таком я и спала. Потом все время были диваны, и долго-долго я мечтала иметь свою кровать.

Когда мне было 5 лет, родители вернулись из Петрозаводска, и у них был выбор – Москва или Ленинград. Папа был настроен на Ленинград. «Я хочу, чтобы моя семья жила в красивом городе с потрясающей архитектурой и интеллигентными людьми», – обосновал свое желание отец. Мама уезжать из Москвы не хотела. Ведь здесь была вся их родня, но отец настоял на своем. Так мы стали ленинградцами.

Молодых специалистов, уже с опытом работы, взяли в управление Октябрьской железной дороги. Мама, Лидия Алексеевна Ярославцева, работала начальником планово-экономического отдела ОЖД, а папа – Радий Валентинович Дьяконов – был главным бухгалтером ОЖД, заместителем начальника финансовой службы.

Сначала мы жили на Кондратьевском проспекте. А потом, когда я уже училась в восьмом классе, родителям дали маленькую двухкомнатную квартирку в районе Фарфоровской. Но мы были очень рады.

– В Вашем доме большая библиотека. Это страсть Вадима Николаевича?

– Мы с Вадимом собирали библиотеку всю жизнь. В молодости жили на его зарплату, а моя уходила на подписку книг и разных журналов.

Так сложилось, что любовь к чтению и у него, и у меня впиталась с молоком матери. У Вадима мама была учительницей и, конечно, сыновьям она привила эту страсть. А после выхода на пенсию Александра Петровна работала в библиотеке, и уже здесь с ней подрабатывал Дима. Любовь к чтению у Димы сохранилась до сегодняшнего дня.
Я выросла в удивительно читающей семье, читали у нас все. В школе, когда мы по программе проходили «Как закалялась сталь» и роман Горького «Мать», я уже перечитала Стендаля, Мопассана, Бальзака и многих других классиков мировой литературы.

Моя московская бабушка, которая по папиной линии, была очень образованным человеком. Ее дочь, папина сестра, Алла Валентиновна Дьяконова, имела два высших образования, знала иностранные языки. Она работала в библиотеке иностранной литературы вместе с Гвишиани, дочерью Косыгина. Гвишиани возглавляла библиотеку, а моя тетя отвечала за все выставки, в том числе и зарубежные. Я приезжала к ней в Москву, она таскала меня по всем международным кинофестивалям и разным культурным мероприятиям. Я вживую видела иностранных актеров, Алена Делона и многих других.
Жизнь бабушки сложилась очень интересно, но по-своему драматично. В войну ночами она скидывала с крыш фугаски, а днем работала, чтобы прокормить семью. До конца своих дней она зарабатывала на жизнь переводами иностранных текстов. Помню, когда от нас, маленьких, хотели что-то скрыть, бабушка и тетя переходили на французский или немецкий язык.

Я закончила курсы иностранного языка – настоящие, трехгодичные, которые давали право работать переводчиком. Можно было бы писать на английском диплом и защититься, но в ЛИИЖТе это тогда не практиковалось.

И тут в мою жизнь просто ворвался Вадим Николаевич. Конечно, многие свои интересы и привычки мне пришлось оставить.

– И каким путем он ворвался в Вашу судьбу?

– Я стояла у деканата и изучала расписание, вывешенное на стенде. Как я узнала позже, он в институте и оформлял эти стенды. В деканате была секретарь Аврора Тахировна. Она как раз вышла и говорит: «Морозов, чего стоишь-то?» Зачем он задержался у стенда, не знаю. Но знакомство состоялось. А с этой милой женщиной – секретарем – мы потом долго дружили.

Однокурсницы не одобряли наши встречи. «У тебя что, ухажеров нет?» – спрашивали они меня. Какой-то Волховстрой, в общаге живет. Зачем тебе все это?» А у меня был один ответ: «Это мой выбор. И давайте так. Либо вы уважаете мой выбор, либо до свидания с вами. Я выбираю один раз».

– Скажите, а как к Вашему выбору отнеслась Ваша семья?

– Родители – это позже, мы поженились на втором курсе. Забегая вперед, скажу, что вся моя родня полюбила Вадима сразу. Родители моего избранника – Александра Петровна и Николай Иванович – с меня просто пылинки сдували.

Моя тетя Алла Вадима Николаевича боготворила. Она всегда незаметно подсовывала ему книги, которые обязательно надо прочесть. И он с интересом потом с ней делился о прочитанном. Эта тетя и сейчас жива. У нее никого нет, она потеряла всех родных, и мы с ней очень близки. Из-за нее я и остаюсь в Москве.

– Были ли еще какие-то курьезы в Вашей студенческой жизни?

– У меня было особое отношение к учебе: либо пять, либо два. Никаких троек, четверок… Максималистка… Как говорят врачи, это студенческая язва. Те, кто рвется сдавать на одни пятерки, психует, жилы рвет… Я приезжала ранним утром в институт, когда он был еще закрыт, чтобы первой сдать экзамен. Отец с садика меня приучил – как бы страшно ни было делать прививку, всегда иди первая. Экзамен сдавать – первая. И это работало.
Или еще. Когда был какой-нибудь нудный предмет, меня ребята часто просили: «Ира, поговори с преподавателем о чем-нибудь высоком, а мы за это время сдерем что-нибудь…» И я садилась на первую парту и «уводила» преподавателя своими вопросами в сторону… Все, конечно, покатывались, но были спасены…

С Вадимом у нас был бартер: я ему переводила тысячи знаков и конспектировала Ленина, Энгельса, Маркса, из них надо было выжать главное. Меня этому научил папа. А Вадим мне делал чертежи.

Но мой максимализм довел меня до больничной койки – язва желудка. Полтора месяца провела в железнодорожной больнице, потом – в санатории «Сестрорецкий курорт».
А у студентов – уже практика. И Вадим с ребятами решают идти в проводники. Там можно было неплохо заработать только на бутылках, и платили хорошо. Родители ему, конечно, присылали картошечку, квашеную капусту, овощи для всех ребят, но денег он у них никогда не брал. С первого курса он подрабатывал тем, что оформлял стенды, плакаты. Вадим очень красиво чертил и хорошо рисовал.

Я тоже дернулась в проводники, но не прошла медкомиссию. Меня определили работать в приемной комиссии. А он ездил проводником.

– И какой из Морозова получился проводник?

– Проводник получился очень принципиальный, о нем потом просто легенды ходили. Их отряд ездил по маршруту Ленинград – Грозный, а иногда еще от Грозного до Гудермеса. И он мне как-то говорит: «Тебе не надоела эта твоя богодельня в приемной комиссии? Отпросись на несколько дней, поехали со мной в рейс, посмотришь сама». Я, конечно же, согласилась. Он составил маршрут моего путешествия через Москву, чтобы я могла встретиться с родственниками. Главное было уговорить родителей. Я применила все свои возможности и получила разрешение на путешествие. Вадим договорился с начальником поезда, что в этот раз он поедет в купейном, а не в плацкартном вагоне.
Обслуживание пассажиров в пути я увидела, как говорится, изнутри.
И как только поезд тронулся, Вадим сорвал стоп-кран и заявил начальнику поезда: пока полный комплект постельного белья на туда-обратно не выдадут, поезд не пойдет. Я испугалась, ожидая скандал, но белье нашлось – тут же подвезли тюки, погрузили в вагон, и мы поехали.
Потом заварка – чай. Это тоже был еще тот промысел. Добавляли соду, еще что-то. В общем, целая наука, чтобы сэкономить на заварке. Но Вадим ничего этого не признавал. В пути мне хотелось чем-то помочь хозяину вагона, но он строго сказал, что едет целый вагон чеченцев, они свои помидоры и фрукты на Кузнечном рынке продали, и всю ночь будут гудеть. А мне лучше из купе вообще не выходить в такой-то юбочке…
И всё же чай разносить он мне доверил, предварительно проведя инструктаж: «Бери по два стакана в каждую руку. Ногой постучишь в дверь купе, спрашиваешь: «Чай будете?» Если да – ставишь на стол, берешь денежку. Нет? Спасибо – идешь дальше».
Прикрыв юбочку фартуком, я отправилась выполнять одну из обязанностей проводника, при этом строго соблюдая инструктаж. Иду по вагону, меня мотает туда-сюда, влево-вправо, потом он говорил, что каждый стык тут знает. Чай разбирали хорошо. Деньги складывали в карман фартука и сдачи не брали. Чай продала весь и денег принесла полный карман. А Вадим строго: «Ты чем там занималась?»

Ранним утром я вышла в Москве… Через два дня я снова стою на Курском вокзале. Подъезжает из Грозного поезд, встретились. «Я тебе такую дыню на базаре купил и разных фруктов». И рассказывает: «Ты вышла тогда из поезда, а я в семь утра пошел чай разносить, открываю дверь, а они говорят: «Дэвушка где?» Вот уж мы смеялись.
В этот же день от Вадима поступило предложение: «Слушай, давай мы приедем и всем скажем, что мы поженимся». Я спрашиваю: «А не рано?» И он очень твердо: «Нет, не рано». Считай, предложение сделано. И принято!

Свадьба была 1 апреля 1975 года. Гуляли всей группой.

– Ирина Радиевна, у Вас очень большой семейный стаж. Если можно, расскажите о каких-то крутых поворотах в вашей совместной жизни?

– В наших отношениях крутых поворотов не было, мы всегда друг друга понимали. На семью у него было мало времени – он всегда очень много работал. И мы дорожили каждой минутой, проведенной вместе. И могу повторить – нам было не надышаться друг другом…

А вот в трудовой биографии Вадима Николаевича поворотов было много. Но любой должности он отдавал все силы, опыт и время.

Все его перемещения по службе я воспринимала – значит, так надо. Когда ему предложили поехать в Воронеж на Юго-Восточную дорогу, в тот день у Димы родилась первая дочь, Ксюша, и мне хотелось помочь ребятам. Но сын категорично заявил: «Мама, ты должна ехать с папой. А мы справимся сами».

Позже Вадим Николаевич признался, что у него были сомнения, поеду ли я в Воронеж. Но я-то знала, что поеду, выбора не было – только быть вместе.
Он успешно выполнил задачи, поставленные министром Аксёненко, и был назначен заместителем министра путей сообщения по кадрам и социальным вопросам. Мы вернулись на мою родину, в Москву.

Вадим Николаевич был очень сильным человеком, даже можно сказать, мужественным. К примеру, находясь в больнице в Воронеже с гипертоническим кризом, он заявляет, что завтра ему надо быть в Москве на коллегии МПС. Врачи говорят, что пока нельзя.
– Я совершенно здоров, а вот жену надо бы подлечить, парировал он медикам. И отправился в столицу. Слава Богу, тогда все обошлось.

Расскажу об одном его поступке, который меня просто потряс.

Я лежала после тяжелой операции в железнодорожной больнице в Ленинграде. Меня прооперировали, его пускали каждый день. На третий день приехал в первом часу ночи (он тогда был главным инженером или первым замом начальника дороги), как освободился.
«Все спят, тебе завтра рано вставать, у меня все нормально. Не надо было приезжать», – говорю я ему. А он отвечает: «Мне так будет спокойнее». Поговорили, я ему рассказала, что здесь лежат женщины, к которым вообще никто не приходит.

У одних мужей нет, у других есть, но живут они на дальних станциях.

«Знаешь что, раз ты уже ходишь, завтра пройди по палатам, составь мне список, кому чего надо». Просьбу его я, конечно, выполнила. Подготовила огромный список. На следующий день в отделение все по списку было доставлено, и даже морс, который Вадим вместе с водителем всю ночь готовили из клюквы и разливали в пластиковые бутылки.

«Ира, а кто у тебя муж, святой, что ли?» – интересовались больные. Затем он накупил в отделение импортных сшивающих ниток, с которыми наблюдался дефицит, и даже несколько кроватей.

– А какие предпочтения у Вадима Николаевича были в еде?

– Вадим Николаевич любил самую простую пищу, например, картошку с котлетой. Он говорил иногда: «Сколько времени мы проводим у плиты?!» Имея в виду, что это время можно было потратить на что-то более полезное. Однажды он кричит мне из комнаты: «Ируся, иди скорее сюда!» А я на кухне, ужин готовлю. Прибегаю, думала, что-то случилось. А там по телевизору – лезгинку танцуют. «Вот родственники твои, а ты на кухне, все самое интересное и пропустишь».

– Знаем, Вы большой любитель поэзии. А что любил читать Вадим Николаевич? Как относился к поэзии?

– Читать он любил. Так сложилось в жизни, что я ему открывала один мир, а он мне другой. Ему нравился Маяковский, а я к нему равнодушна. Но ради Вадима я выучила четверостишие, которое ему очень нравилось.

«Я жену свою обожаю,
Никогда я ее не брошу,
Это я ее сделал такою,
А ведь брал я ее хорошей…»
Один раз он мне читал еще стихи Константина Бальмонта «Женщина с нами, когда мы рождаемся…» Это было на 8 марта… Хотел мне сделать приятное. Он знал, что моя стихия – это Серебряный век, и просил что-нибудь прочитать. Я-то знала, что он хочет услышать. Вот его любимое стихотворение. (Читает.)
«Я не о том, что красота порою
Видна сквозь неприглядные черты,
Что не чужды поэту и герою
Приметы величавой красоты.
Я не о том. Но вот какое диво:
Душа горит всегда сильней, когда
Прекрасное бывает некрасиво
И пышности в нем не найдешь следа.
Нередко и в природе, и в искусстве
Скупая грубоватость манит нас,
Овражек да седой полыни кустик
Милее пестрых цветников подчас.
Огромный парк прохладный и парадный,
В магнолиях и розах берега...
А я люблю природу не нарядной,
А мне совсем другая дорога.
Не оттого ль, что некогда, девчонкой,
В одном из бедных русских городов
Я не рвала над узкою речонкой
Красивее, чем курослеп, цветов.
Не оттого ль, что по крутым дорогам
Шагали все мы в поисках тепла,
Учились видеть многое в немногом –
Ведь жизнь не очень щедрою была!
Наверное, нас приучило время
К обличию суровой простоты,
И я ищу и в жизни, и в поэме
Прекрасной – не красивой – красоты…»

Автор стихотворения – Вера Звягинцева. Может быть, он не помнил этого имени. Но я всегда понимала, что он ждет именно эти слова. Это стихотворение я читала ему и раньше, и уже в последние дни жизни – в больнице.

Вадим тогда сказал мне: «Ира, какая ты счастливая, ты еще можешь перечитать столько книг, а я уже не успею…»

– А какой самый ценный для Вас подарок сделал Вам муж?
– Он подарил мне любовь.