– Вспомните, пожалуйста, какой была ваша первая встреча?

– По-моему, это был 1990 год, я учился в аспирантуре ЛИИЖТ, а он был тогда заместителем начальника Октябрьской дороги. По сложившейся традиции он возглавлял государственную экзаменационную комиссию (ГЭК) по приему дипломов. А я, учась в аспирантуре, вел дипломников и тоже был на защитах выпускников кафедры «Железнодорожные станции и узлы».

Темой одной из дипломных работ было развитие станций под длинносоставные поезда, где в том числе был дан опыт работы на полигонах разных дорог. Морозов В. Н. тогда сказал, что этот материал слабо отражает положение дел на Октябрьской дороге. И кто-то из членов ГЭКа тут же пошутил: «Так это не к дипломнику вопрос, а к Вам, Вадим Николаевич!» И он, улыбнувшись, отреагировал, что замечание принято, что ему в том числе надо шире освещать эту тему на страницах транспортных изданий.

Потом, после аспирантуры, я пришел работать на станцию Ленинград-Сортировочный-Московский. А к нему обратился как к главному инженеру дороги за отзывом на диссертацию. Ехал я совершенно вслепую, не по какому-то звонку, просто попросил встречу и поехал. Он меня внимательно выслушал, мои материалы оставил у себя, и потом уже я их получил подписанные.

Затем мы уже встретились по работе, когда я с Сортировки пришел на объединенное Санкт-Петербургское отделение на должность заместителя начальника грузового отдела, а он, вернувшись из управления дороги, стал начальником этого отделения.
И снова мы пересеклись, когда я перешел в управление дороги, в грузовую службу, а Вадим Николаевич позже был назначен первым заместителем начальника дороги. Именно он курировал грузовую службу. Тогда как раз создавался ДЦФТО, который я потом возглавил. Это было время, когда появились ваши новые, интересные издания – журнал «Партнер», газета «Стрела». Вадим Николаевич поддержал все эти инициативы… А затем я был переведен в МПС.

– Так ваши пути разошлись?

– Нет, не разошлись. Отношения с дорогой у меня не терялись. И с Вадимом Николаевичем мы всегда были на связи. Он в это время работал в законодательном собрании Ленобласти.

А уже после этого он стал первым заместителем начальника Юго-Восточной дороги. И мы опять плотно работали вместе. В этот период мне часто доводилось бывать там, на дороге, как участнику балансовых комиссий МПС. Вспомните, какое время было: зачеты, неплатежи, отсутствие погрузки и т. д.

Потом он был назначен заместителем министра по кадрам, и опять мы с ним – под одной крышей, можно сказать. И так далее. Уже позднее он – первый замминистра, опять же в его функционал входил ЦФТО, снова плотное взаимодействие. Доклады, оперативки, дежурства, совещания и т. п.

– Скажите, пожалуйста, как Вадим Николаевич переживал процесс ликвидации Министерства путей сообщения?

– Могу сказать одно: тяжело переживал. Еще когда ранее МПС хотели ликвидировать, слышал, что министр вместе с начальниками ведущих дорог в правительстве доказали, что МПС – эта та отрасль, которую нельзя быстро реформировать без предварительной серьезной подготовки, нужна осторожность, внимательность и эволюционный подход. Они тогда были услышаны, поэтому отрасль реформировалась одной из последних…
И когда он стал первым вице-президентом уже созданного ОАО «РЖД», плотная совместная работа продолжалась. Вадим Николаевич был, можно сказать, невыездной, он всегда был на месте, практически без всяких командировок, он просто всегда работал.
Был период, я шесть лет возглавлял департамент госполитики в области железнодорожного транспорта в Минтрансе. И здесь наша связь не терялась.

– Менялся ли его характер за те годы, что Вы были с ним знакомы?

– Думаю, да. По-моему, это характерно для любого человека. Чем выше должность, тем больше ответственность. Требования к себе и подчиненным меняются. А то, что в нем всегда оставался неизменным юношеский задор, – это да, я видел это.

Когда нужно было аргументировать позицию в поддержку или защиту железнодорожной отрасли, например, на совещаниях правительственного уровня, он мог совершенно неожиданно свою позицию подкрепить чем-то неординарным. Один раз по ходу дела он задал присутствующим вопрос: «Вы были в Пскове, на железнодорожном вокзале?» Никто не понимает, к чему это. А он: «Вы видели там, на здании вокзала, мемориальная табличка с такой надписью: «15 марта 1917 года в салон-вагоне царского поезда император Николай II отрекся от престола Государства Российского»? Кто знает, почему там и как это произошло? Ответ простой: поезд, на котором ехал император в Польшу после Февральской революции, остановился, дальше просто не пошел. Видите, что может произойти, если поезд встанет? Принимая решения, помните об этом. Поезда не должны стоять!»

Иногда, наоборот, он сам делал для себя открытия в привычных, казалось бы, вещах. Как-то были мы с ним в Финляндии. Тогда Пану Хаппала возглавлял VR. Мы сидим, обсуждаем совместные текущие дела и вдруг понимаем, что у них там что-то случилось. Заходят его помощники, докладывают ему. А он по-русски немного говорил. Морозов спрашивает: «Авария? Тогда вам есть чем заниматься и без нас…» А Пану Хаппала спокойно отвечает: «Что Вы, что Вы! У нас есть специалисты, которым положено этим заниматься, это не работа начальника дороги». Вот это поворот!

– Можно ли сказать, что ваши отношения с Морозовым были неформальными?

– В чем была неформальность? Мы общались и вне работы. Когда ты едешь вместе с ним в командировку, в вагоне-салоне, например, живешь рядом, то волей-неволей общаешься – за обеденным столом, во время какого-то досуга, на нерабочих совместных мероприятиях встречаешься. Тут, конечно, и шутки-прибаутки, и веселье. Вот неформальное отношение и есть. На каждой ступеньке каждый год оно было, конечно, свое. Но отчуждения никогда не было. И эти отношения сохранились до самого конца. Скажу, что в неформальном общении и в формальном это был один и тот же человек. Конечно, бывало по-разному. Ради дела он мог и голос повысить, наорать, отдельный разбор устроить... Но пошумит, пошумит – и тут же сам разрядит напряжение. Общение за пределами работы никогда не переносилось на служебные отношения. И это было хорошо понятно.

– Что можно вспомнить о его увлечениях?

– Футбол любил. Был заядлый болельщик. Мы неоднократно вместе бывали на стадионе, когда играл питерский «Локомотив». Общение в ложе, разговоры... Но если они начинались с футбола, то заканчивались обязательно работой. Или наоборот – от работы к футболу. Он вообще болел за все, за что брался, что делал.

Как-то он спросил, откуда у меня такой красивый галстук, который был на мне. Я сказал, что если что-то подобное увижу, то для Вас привезу обязательно. Привез галстук, на котором была изображена какая-то сетка. Он улыбнулся и сказал, что рыбалка – это его любимое занятие, а здесь, на галстуке – и сетка, и крючки. Попал в точку!

Я был просто сражен тем, как он поет. Это было на его 60-летнем юбилее. Когда большинство гостей уже разошлись и остались только самые близкие, Вадим Николаевич вдруг вышел к микрофону, пошептался с музыкантами и запел… «Я убью тебя, лодочник». Это очень эмоциональная песня, и тот, кто ее знает, меня поймет. Он начал с надрывом, хриплым голосом на манер профессора Лебединского, ничем не отличишь. Все просто обалдели.

– Что для Вас ушло вместе с Вадимом Николаевичем Морозовым?

– Вместе с ним для меня уходит и целая эпоха. Когда ты приходишь на производство зеленым пацаном, видишь руководителей. Целая портретная галерея. Они растут, идут еще выше, достигают самых высот. Непревзойденные авторитеты. А потом, спустя годы, картинка в этой галерее начинает меняться… И что-то меняется в тебе самом.

Знаете, мне посчастливилось работать со многими сильными руководителями. Одним из них был Вадим Николаевич Морозов.