«МОРОЗОВСКАЯ ШКОЛА»
«Говорить о профессионализме человека, который прошел все ступени роста, ни одной не перепрыгивая, не стоит. И сегодняшняя работа его на таком посту и в такой отрасли, как железная дорога в нашей стране, – это огромная нагрузка и ответственность (на себе испытал). И только классный профессионал с определенными человеческими качествами может это нести. Кроме профессионализма, в нем сочетаются сила воли, настойчивость, ответственность, благородство и порядочность.
Судьба испытывала его на прочность. Другой человек сломался бы, озлобился, но он благородно выходил из каждой ситуации. Больше таких людей я не встречал.
Он человек вне интриг. Где интриги, там Морозова не может быть.
У него – дело, и все. У Вадима много человеческих качеств, которые заслуживают не только уважения, но являются примером для подражания. По натуре он горячий, может вспылить, но не унизить человека. Он всегда контролирует себя. Вадим – интеллигентный человек. Безусловно, это заложено было в семье. Но молодой специалист пришел на Октябрьскую дорогу, когда в управлении работали настоящие аксакалы, и у них Морозов не только проходил послевузовскую практику организации движения поездов, но и учился культуре общения с людьми. Он, как губка, все впитывал. В итоге вырос в руководителя, которого не боятся, а уважают, и, поверьте, есть за что. Фамилия Морозова никогда не была замешана ни в одной неблаговидной истории.
Приведу пример из личной жизни. В 2007 году, когда я разбился в горах и в три часа ночи все поняли, что мне нужна срочная высокопрофессиональная медицинская помощь, позвонили Вадиму Николаевичу. К утру он организовал транспорт. Меня доставили в Новосибирскую больницу, там замечательные врачи меня спасли. Но я-то понимаю – спас меня Вадим Николаевич Морозов…»
Эти слова в июне 2014 года к юбилею Вадима Морозова произнес о нем уже ушедший от нас бывший первый заместитель министра путей сообщения России, один из самых уважаемых людей в железнодорожной отрасли страны в конце ХХ и начале ХХI века Валерий Ковалев. Будучи на пять лет старше, и тоже выходец с Октябрьской, он прекрасно знал Морозова едва ли не с самого начала профессионального пути. Знал все его заслуги и, безусловно, понимал ту роль, которую довелось сыграть первому вице-президенту компании «РЖД» в лихое время перемен на железнодорожном транспорте России. Но говорил в тот день Ковалев, как видите, в большей степени именно о личных качествах Морозова, о его отношении к людям. Сам по-настоящему большой руководитель, он прекрасно видел тот фундамент, на котором строил свою профессиональную деятельность и всю свою жизнь Вадим Морозов.
В основе всего этого были именно люди и отношение к ним.
Он человек вне интриг. Где интриги, там Морозова не может быть.
У него – дело, и все. У Вадима много человеческих качеств, которые заслуживают не только уважения, но являются примером для подражания. По натуре он горячий, может вспылить, но не унизить человека. Он всегда контролирует себя. Вадим – интеллигентный человек. Безусловно, это заложено было в семье. Но молодой специалист пришел на Октябрьскую дорогу, когда в управлении работали настоящие аксакалы, и у них Морозов не только проходил послевузовскую практику организации движения поездов, но и учился культуре общения с людьми. Он, как губка, все впитывал. В итоге вырос в руководителя, которого не боятся, а уважают, и, поверьте, есть за что. Фамилия Морозова никогда не была замешана ни в одной неблаговидной истории.
Приведу пример из личной жизни. В 2007 году, когда я разбился в горах и в три часа ночи все поняли, что мне нужна срочная высокопрофессиональная медицинская помощь, позвонили Вадиму Николаевичу. К утру он организовал транспорт. Меня доставили в Новосибирскую больницу, там замечательные врачи меня спасли. Но я-то понимаю – спас меня Вадим Николаевич Морозов…»
Эти слова в июне 2014 года к юбилею Вадима Морозова произнес о нем уже ушедший от нас бывший первый заместитель министра путей сообщения России, один из самых уважаемых людей в железнодорожной отрасли страны в конце ХХ и начале ХХI века Валерий Ковалев. Будучи на пять лет старше, и тоже выходец с Октябрьской, он прекрасно знал Морозова едва ли не с самого начала профессионального пути. Знал все его заслуги и, безусловно, понимал ту роль, которую довелось сыграть первому вице-президенту компании «РЖД» в лихое время перемен на железнодорожном транспорте России. Но говорил в тот день Ковалев, как видите, в большей степени именно о личных качествах Морозова, о его отношении к людям. Сам по-настоящему большой руководитель, он прекрасно видел тот фундамент, на котором строил свою профессиональную деятельность и всю свою жизнь Вадим Морозов.
В основе всего этого были именно люди и отношение к ним.
Значительная часть жизни любого крупного руководителя – это совещания. (заставка 1,2.jpg) Умение проводить их, не теряя времени понапрасну и при этом добиваясь необходимого результата, наверное, совершенно особый талант. Но способность почувствовать при этом те подчас неуловимые моменты, которые могут повлиять на настроение кого-то из участников обсуждения, выбить того из колеи, – это и вовсе тонкое искусство. Искусство чувствовать людей рядом с собой и не быть равнодушным к их внутренним переживаниям. Казалось бы, на плечах первого вице-президента компании лежала ответственность за всю огромную отрасль – какие уж тут заботы о внутреннем мире подчиненных? До того ли? Для Морозова ответ был очевиден. До того!
– В последние годы я отвечал за цифровизацию грузовых перевозок в ОАО «РЖД» и курировал этот проект, – вспоминает уже встречавшийся нам на страницах Юрий Суродин. – Несколько раз Вадим Николаевич проводил совещания по этому вопросу, и, бывало, я оказывался не согласен с его оценками или с его видением ситуации. Мне казалось, что он не прав, и где-то в душе я на него даже обижался. Кому понравится, когда вам начинают за что-то выговаривать или подгонять. У каждого свой лимит восприятия критики, но рано или поздно любой из нас примеряет роль несправедливо обиженного. Так устроен человек, точнее, таковы, наверное, его защитные реакции. Ты сидишь и думаешь: я и так все понимаю, хватит уже, я что, специально что-то не успел, из лености или из-за скудоумия?! А логика событий не позволяет перечить или оправдываться, получается просто игра в одни ворота. И ты сидишь – злишься, злишься и злишься. Лично меня это на конструктивный лад никогда не настраивало и уж точно никак не мотивировало. А угроза наказания – самый плохой мотиватор из всего, что есть в арсенале руководителя. Так бывает на совещаниях с любыми руководителями.
После подобных разносов подчиненные часто выходят из кабинета руководителей, образно выражаясь, с фигой в кармане. И Морозов очень четко умел уловить это. Совещание заканчивается, и он говорит: «Юрий Николаевич, останьтесь!» Я остаюсь и сижу с таким недовольным видом, как обиженный ребенок. А он вдруг начинает ни с того ни с сего рассказывать какую-нибудь историю из жизни – про Петербург, о знакомых, о случайных новостях или что-то еще. Вот он умел так две-три минуты поговорить вроде как на совсем отвлеченные темы. Не то чтобы он таким образом извинялся, потому что ему не за что было извиняться. Он всегда был корректен со всеми. Просто умел снять напряжение таким образом. Он умел тонко почувствовать изменение твоего настроения. Потом говорил почти ритуальную фразу: «Ладно, пойдемте работать». И ты в итоге выходишь из кабинета и думаешь: «Что же я вообще за человек?! Он-то ведь и по сути прав, так еще вынужден был тут перед тобой распинаться. Становится так стыдно! Идешь и думаешь, что надо не только сделать, как он говорит, а еще в два раза больше. Он умел говорить так, что у тебя совесть пробуждалась, и в этом плане я других таких людей не знаю».
Была еще очень хорошая черта у Вадима Николаевича, и я, признаться, этим пользовался. Если ты чего-то не успел или что-то пошло не так и чувствуешь, что тебя ждет какая-то вздрючка, то можно было ему всегда позвонить, доложить ситуацию и сказать, что у меня есть такая-то проблема и из-за нее я не мог чего-то сделать. Я вижу эту проблему, сегодня убрать пока не получилось, но дальше мы с этим справимся. И объяснить, как именно. И все. Потом можно было быть абсолютно уверенным, что дальше, за порог своего кабинета, этот разговор он не понесет и на совещаниях этого вопроса просто не будет. Знаю руководителей, которые были абсолютно другими. Они вызывали тебя на откровенность, а потом тебе за то, что никто и никогда бы не узнал, доставалось публично. Морозов никогда себе такого не позволял.
После подобных разносов подчиненные часто выходят из кабинета руководителей, образно выражаясь, с фигой в кармане. И Морозов очень четко умел уловить это. Совещание заканчивается, и он говорит: «Юрий Николаевич, останьтесь!» Я остаюсь и сижу с таким недовольным видом, как обиженный ребенок. А он вдруг начинает ни с того ни с сего рассказывать какую-нибудь историю из жизни – про Петербург, о знакомых, о случайных новостях или что-то еще. Вот он умел так две-три минуты поговорить вроде как на совсем отвлеченные темы. Не то чтобы он таким образом извинялся, потому что ему не за что было извиняться. Он всегда был корректен со всеми. Просто умел снять напряжение таким образом. Он умел тонко почувствовать изменение твоего настроения. Потом говорил почти ритуальную фразу: «Ладно, пойдемте работать». И ты в итоге выходишь из кабинета и думаешь: «Что же я вообще за человек?! Он-то ведь и по сути прав, так еще вынужден был тут перед тобой распинаться. Становится так стыдно! Идешь и думаешь, что надо не только сделать, как он говорит, а еще в два раза больше. Он умел говорить так, что у тебя совесть пробуждалась, и в этом плане я других таких людей не знаю».
Была еще очень хорошая черта у Вадима Николаевича, и я, признаться, этим пользовался. Если ты чего-то не успел или что-то пошло не так и чувствуешь, что тебя ждет какая-то вздрючка, то можно было ему всегда позвонить, доложить ситуацию и сказать, что у меня есть такая-то проблема и из-за нее я не мог чего-то сделать. Я вижу эту проблему, сегодня убрать пока не получилось, но дальше мы с этим справимся. И объяснить, как именно. И все. Потом можно было быть абсолютно уверенным, что дальше, за порог своего кабинета, этот разговор он не понесет и на совещаниях этого вопроса просто не будет. Знаю руководителей, которые были абсолютно другими. Они вызывали тебя на откровенность, а потом тебе за то, что никто и никогда бы не узнал, доставалось публично. Морозов никогда себе такого не позволял.
– Да, из-за своей эмоциональности он на совещаниях иногда даже перегибал, но не помню, чтобы на него кто-то обижался, – подтверждает заместитель генерального директора ОАО «РЖД» Олег Валинский. – Он понимал, когда перегибает, и, как правило, после этого человеку следовал звонок от Морозова – он посылал какой-то сигнал, что дело есть дело, ничего личного тут нет. Иногда мог и наутро позвонить: «А знаешь, я тут подумал, пожалуй, ты был вчера прав». В первый момент даже обида возникала – мол, разнесли меня при всех, а теперь правоту признали в личном общении. Но он всегда находил способ сделать так, чтобы этой обиды у тебя не осталось.
– Настоящим движенцем может быть только тот, кто постоянно повышает образование, контакты с людьми и, самое главное, тот, кто способен взять на себя ответственность. И только в таком случае можно стать Вадимом Николаевичем Морозовым – настоящим профессионалом. А человеческие качества вырабатываются с материнским молоком, а затем в рабочей среде, – говорит ставший впоследствии первым вице-президентом ОАО «РЖД» Анатолий Краснощек. – На нашей работе без жесткости и шума не обойтись, но он всегда контролировал себя. Бывало и такое, когда он после жесткого разбора приглашал к себе командира и говорил: «Не обижайся, я на тебя пошумел, но ведь ситуацию надо менять. Соберись в кулак, иди и работай». И еще важно, что он всегда давал людям думать и принимать решения самостоятельно.
– На его разборах я бывал часто и в разных должностях, и это была профессиональная школа очень высокого уровня, – вспоминает заместитель генерального директора ОАО «РЖД» Михаил Глазков. – И что удивительно: после такого разбора он даже выговор тебе завернет, упакует, ленточкой перевяжет, на поднос положит и на вытянутых руках тебе выдаст. И ты получаешь этот выговор как подарок, после чего хочется идти дальше работать. Это была настоящая «морозовская школа».
– Настоящим движенцем может быть только тот, кто постоянно повышает образование, контакты с людьми и, самое главное, тот, кто способен взять на себя ответственность. И только в таком случае можно стать Вадимом Николаевичем Морозовым – настоящим профессионалом. А человеческие качества вырабатываются с материнским молоком, а затем в рабочей среде, – говорит ставший впоследствии первым вице-президентом ОАО «РЖД» Анатолий Краснощек. – На нашей работе без жесткости и шума не обойтись, но он всегда контролировал себя. Бывало и такое, когда он после жесткого разбора приглашал к себе командира и говорил: «Не обижайся, я на тебя пошумел, но ведь ситуацию надо менять. Соберись в кулак, иди и работай». И еще важно, что он всегда давал людям думать и принимать решения самостоятельно.
– На его разборах я бывал часто и в разных должностях, и это была профессиональная школа очень высокого уровня, – вспоминает заместитель генерального директора ОАО «РЖД» Михаил Глазков. – И что удивительно: после такого разбора он даже выговор тебе завернет, упакует, ленточкой перевяжет, на поднос положит и на вытянутых руках тебе выдаст. И ты получаешь этот выговор как подарок, после чего хочется идти дальше работать. Это была настоящая «морозовская школа».
Воспоминания об одном или нескольких подобных эпизодах остались практически у всех людей, кому доводилось пересекаться с Морозовым на совещаниях. Рано или поздно прилетало от него всем, но и без какого-то продолжения эти истории чаще всего не оставались.
– Прекрасно помню, как однажды после непростого совещания, где разбирали конкретную проблему на производстве, я услышал от Вадима Николаевича довольно резкие замечания. От его внимания не укрылось ничего из того, что мы не смогли сделать, – рассказывает в ту пору начальник Северной железной дороги Валерий Танаев. – Через три часа после совещания раздался звонок. Вадим Николаевич лично мне позвонил и просто сказал: «Не смей вешать нос, продолжай идти вперед – и все у тебя получится!» В тот момент я понял, что я неотъемлемая часть команды и готов двигаться дальше, чтобы преодолевать любые трудности. Команду единомышленников он создавал и поддерживал постоянно, опирался на свой коллектив и давал каждому сотруднику понять, что он важен и насколько его работа необходима для общего результата.
Люди, которых Вадим Морозов на протяжении жизни выделял по профессиональным качествам, и вовсе оказывались под каким-то невидимым зонтиком его внимания. Разделить тут его рабочее и личное отношение было не всегда просто, но в какие-то критические моменты жизни они чувствовали, что бушующая где-то совсем близко стихия проходит рядом с ними. Зонтик был раскрыт, хотя проявлялось это совсем по-разному.
– Как-то я пришел к Морозову поздно вечером подписывать какой-то документ. Он пересел ко мне и позвал секретаршу: «Оля, неси нам чай», – вспоминает Роман Баскин. – Она принесла чай в фирменных подстаканниках, конфеты, баранки. И вот сидит первый вице-президент ОАО «РЖД», баранками хрустит. Я все-таки всегда его немножко побаивался, так что даже оберткой от конфеты шуршать было неудобно. Вадим Николаевич заметил это и говорит: «А ты что конфеты не ешь? Может, у тебя диабет?» Тут же встает и приносит мне глюкометр: «Давай-ка измеряй сахар». Себе померил – повышенный. Помощника Сергея Абатурова вызвал: «Сережа, иди сюда, ты померь». У того нормально. А у меня – 18. Страшно вспомнить, как он кричал: «Ты что, завтра же бегом к эндокринологу! Я тебя видеть до этого не хочу. Не хватало еще, чтобы ты у меня здесь в кабинете загнулся. Ты почему так относишься к своему здоровью?»
На следующий день я со страху действительно побежал к врачу. И именно с этого началось мое выздоровление, в процессе я похудел на 25 кг. Врач сказал: «Вашему диабету 5–6 лет, а вы за ним не следили». Мог быть инсульт – и все. И если бы не Вадим Николаевич, я бы просто умер…
На следующий день я со страху действительно побежал к врачу. И именно с этого началось мое выздоровление, в процессе я похудел на 25 кг. Врач сказал: «Вашему диабету 5–6 лет, а вы за ним не следили». Мог быть инсульт – и все. И если бы не Вадим Николаевич, я бы просто умер…
Другим человеком, к которому Морозов относился с огромным профессиональным уважением, был главный редактор журнала «РЖД-Партнер» Александр Ретюнин, с которым они были знакомы еще со времен Октябрьской железной дороги. Именно при нем Ретюнин возглавил главную железнодорожную газету страны «Гудок», но парадоксальным образом первый вице-президент компании имел к этому событию лишь косвенное отношение. Зато впоследствии особое отношение Морозова и газета, и ее главный редактор чувствовали всегда.
– Действительно, к моему назначению в «Гудок» Вадим Николаевич прямого отношения не имел. Мне позвонил руководитель центра общественных связей ОАО «РЖД» Сергей Михайлов, который предложил эту работу, – рассказывает Александр Ретюнин. – Я ответил тогда, что компания «РЖД» – очень сложный организм, в котором много разных течений и отношений. Я участвовать во всем этом не люблю и не умею, поэтому могу обещать только то, что буду делать газету, с концепцией которой согласится руководство ОАО «РЖД». Михайлов говорит: «Хорошо, твоя задача – делать хорошую газету, но такую, чтобы она еще и Морозову нравилась».
Вадим Николаевич был очень скрупулезным и неравнодушным читателем, так как воспринимал «Гудок» неотъемлемой частью железнодорожной культуры. Она была ему нужна и как руководителю, и как потребителю. Кому-то – чашка кофе с утра, ему – газета «Гудок». Видимо, еще с детства это было заложено. И до моего прихода он не давал покоя всем причастным, кто имел отношение к газете. В результате приняли такое решение, и я начал работать. Вадим Николаевич воспринял это с воодушевлением и даже лично приехал в редакцию меня представлять.
Потом он регулярно звонил с утра по поводу газеты. Необязательно с какой-то критикой, тут очень важно разделять: он не был цензором, он просто высказывал свое мнение по поводу той или иной публикации. Но никаких «чтобы этого больше не было» или «показывайте мне заранее». Поводом для звонка мог быть и просто какой-то конкретный вопрос по поводу нашей публикации, если ответ ему был важен перед планеркой, которую он проводил в 7.30 утра. Хотя бывало, конечно, всякое. Ежедневная газета – это такая вещь. Ты вроде смотришь на полосы вечером – там одно, а выходит газета утром – там как будто совершенно другое. И понять не можешь, как это произошло. А Вадим Николаевич совершенно искренне считал, что высказывает свое мнение как простой читатель.
Так прошло четыре года – непростая, но, как мне кажется, качественная деятельность. Потом поменялся состав центра общественных связей, поменялась дирекция издательства «Гудок» – и у меня появилось совершенно четкое ощущение дискомфорта. Я принял для себя решение уходить, и как-то надо было сообщить об этом Морозову, чтобы все было корректно. Я знал, что он со вторника уходит в отпуск, и в пятницу в конце дня пришел к нему в кабинет и сообщил о своем решении. Он был несколько, я бы сказал, обескуражен. Ему было неприятно, так как он не очень понимал, как может помочь. Спросил меня, написал ли я заявление. Я ответил, что собираюсь сделать это в понедельник и все закончить. Он сказал: «Хорошо, Александр Сергеевич, единственная просьба: не пишите заявление до понедельника».
В понедельник я специально не пошел на планерку в ОАО «РЖД», которую он проводил, чтобы не попадаться ему на глаза. И на 12 часов назначил совещание в редакции, собираясь на нем сообщить о своем уходе. И ровно без десяти 12 – звонок на мобильный телефон от Морозова. Уже все в «Гудке» собрались на совещание, а мы минут пятнадцать разговариваем, он старается узнать о моей ситуации и причинах решения во всех деталях. А в завершение разговора вдруг говорит: «Саша, я знаю, ты боец! Я сейчас ухожу в отпуск, потерпи эти две недели, я вернусь – и мы все решим». Другого варианта, кроме как согласиться, у меня не было. Я выхожу к дверям и говорю всем, что совещание неожиданно отменяется.
В результате после его возвращения из отпуска все проблемы как-то разрешились, и после этого я проработал в «Гудке» еще два года. Хотя все чемоданы у меня были уже собраны, а какие-то коробки в дальней комнате я все эти два года так и не разбирал…
Вадим Николаевич был очень скрупулезным и неравнодушным читателем, так как воспринимал «Гудок» неотъемлемой частью железнодорожной культуры. Она была ему нужна и как руководителю, и как потребителю. Кому-то – чашка кофе с утра, ему – газета «Гудок». Видимо, еще с детства это было заложено. И до моего прихода он не давал покоя всем причастным, кто имел отношение к газете. В результате приняли такое решение, и я начал работать. Вадим Николаевич воспринял это с воодушевлением и даже лично приехал в редакцию меня представлять.
Потом он регулярно звонил с утра по поводу газеты. Необязательно с какой-то критикой, тут очень важно разделять: он не был цензором, он просто высказывал свое мнение по поводу той или иной публикации. Но никаких «чтобы этого больше не было» или «показывайте мне заранее». Поводом для звонка мог быть и просто какой-то конкретный вопрос по поводу нашей публикации, если ответ ему был важен перед планеркой, которую он проводил в 7.30 утра. Хотя бывало, конечно, всякое. Ежедневная газета – это такая вещь. Ты вроде смотришь на полосы вечером – там одно, а выходит газета утром – там как будто совершенно другое. И понять не можешь, как это произошло. А Вадим Николаевич совершенно искренне считал, что высказывает свое мнение как простой читатель.
Так прошло четыре года – непростая, но, как мне кажется, качественная деятельность. Потом поменялся состав центра общественных связей, поменялась дирекция издательства «Гудок» – и у меня появилось совершенно четкое ощущение дискомфорта. Я принял для себя решение уходить, и как-то надо было сообщить об этом Морозову, чтобы все было корректно. Я знал, что он со вторника уходит в отпуск, и в пятницу в конце дня пришел к нему в кабинет и сообщил о своем решении. Он был несколько, я бы сказал, обескуражен. Ему было неприятно, так как он не очень понимал, как может помочь. Спросил меня, написал ли я заявление. Я ответил, что собираюсь сделать это в понедельник и все закончить. Он сказал: «Хорошо, Александр Сергеевич, единственная просьба: не пишите заявление до понедельника».
В понедельник я специально не пошел на планерку в ОАО «РЖД», которую он проводил, чтобы не попадаться ему на глаза. И на 12 часов назначил совещание в редакции, собираясь на нем сообщить о своем уходе. И ровно без десяти 12 – звонок на мобильный телефон от Морозова. Уже все в «Гудке» собрались на совещание, а мы минут пятнадцать разговариваем, он старается узнать о моей ситуации и причинах решения во всех деталях. А в завершение разговора вдруг говорит: «Саша, я знаю, ты боец! Я сейчас ухожу в отпуск, потерпи эти две недели, я вернусь – и мы все решим». Другого варианта, кроме как согласиться, у меня не было. Я выхожу к дверям и говорю всем, что совещание неожиданно отменяется.
В результате после его возвращения из отпуска все проблемы как-то разрешились, и после этого я проработал в «Гудке» еще два года. Хотя все чемоданы у меня были уже собраны, а какие-то коробки в дальней комнате я все эти два года так и не разбирал…
И еще один уровень проявления этой самой уникальной «морозовской школы» человеческих взаимоотношений буквально ежедневно присутствовал в его общении с людьми, которые постоянно находились рядом с ним. Морозов, который, подобно могучему атланту, удерживал на плечах все технологические заботы отрасли, выходя за дверь своего кабинета, никогда не забывал поинтересоваться, что происходит в жизни окружающих его людей. Его помощников. Его секретарей. Его водителей. И в этом не было ничего формального, вроде брошенной на бегу фразы «Как дела?» с не до конца расслышанным ответом. В этом всегда присутствовало что-то очень настоящее. Искреннее. И большое, как он сам.
– Выходных у нас не было вовсе. А если происходили какие-то сходы, аварии, то мы вообще сутками работали. Восстановят движение, и я думаю: ну все, сейчас домой поедем. А он – нет, заскочит, поменяет рубашку, и снова на работу. Пока полностью все последствия не будут ликвидированы, – вспоминает водитель Морозова Геннадий Пустовалов. – В первый год, как начали с ним работать, как-то под вечер поехали в Орехово-Зуево, где случилась авария. Всю ночь работали – поесть, конечно, негде. А он всегда о водителях переживал, как их накормить. В результате сходили вместе в магазин, купили чего-то – сели и перекусили, хотя друг друга еще и не знали особо. Конечно, он мог себе позволить что-то другое, но нет – остался со мной.
Потом уже отношения стали более близкими. Бывали, конечно, какие-то натяжки, но чтобы конфликты – нет. Иначе, я думаю, мы бы 15 лет вместе не отработали. Мои родители, бывало, ему что-то из деревни передавали – какие-то соленья, овощи, и он был очень благодарен, сам им тоже что-то всегда передавал. В этом смысле он был человек простой. И еще он был очень человечен. В выходные, бывало, ездили на футбол, это был лучший отдых для него. И он всегда следил за тем, чтобы у меня тоже был билет и мы вместе всегда сидели на трибуне. Другие водители часто стояли и ждали своих руководителей в машине на парковке, а у нас такого быть даже не могло.
– Иногда придешь утром, еле-еле собрав себя в кучку, потому что только в три ночи мы закончили предыдущий какой-то сложный день, а в шесть утра уже надо быть на месте. И вот Вадим Николаевич приходит в это же время и что-то такое рассказывает о том, как смотрел передачу и услышал что-то очень интересное. Думаешь: как, когда? Мне бы только голову к подушке приклонить. А он делится тем, что он узнал, – рассказывает секретарь Ольга Быкова. – Когда я пришла сюда работать, моя дочка училась в начальной школе, и я ее практически не видела из-за этого графика. Она все с папой – уроки, школа, болезни. И Вадим Николаевич меня за это очень сильно ругал. Был случай, когда дочка была под Туапсе, в «Орленке», муж уехал к родителям в Оренбург, а я работала две недели без выходных и ждала, что дочка должна приехать. И вот, когда детей должны были отправлять в Москву, пришло сообщение, что там сильный дождь, оползни, пути размыты и движения нет. Пассажирские поезда стояли на размытых путях и не двигались. Но детей все равно отправили на вокзал. Я, естественно, переживаю, потому что они трое суток сидели на этом вокзале – без денег, айфонов еще тогда не было. Собрали денег, у кого сколько было, и по одной сосиске им давали. Конечно, работая не просто на железной дороге, а у Вадима Николаевича, я могла бы что-то сделать. Но мне было настолько неудобно, что я ему даже не говорила. И когда он об этом узнал, то очень сильно ругался: «Ты мать или ты кто?» А как бы я могла воспользоваться своим положением? Ведь все люди, которые там находились, точно так же терпели все эти трудности.
– Мы очень много лет работали вместе, но из личного мне особо запомнился один очень простой случай, – говорит начальник секретариата Морозова Сергей Абатуров. – У меня оба сына родились в Санкт-Петербурге. Но если первый незадолго до того, как Вадим Николаевич пригласил меня в Воронеж, то младший – когда мы уже работали в Москве. В тот день где-то неподалеку от столицы Вадим Николаевич был с осмотром, я сам ничего ему не говорил, но он по моему поведению почувствовал, что у меня что-то происходит, – интуиция и внимание к людям у него были колоссальные. Он начал все у меня выспрашивать, так и узнал, что у меня только что родился второй сын. Все! Он тут же оставил все дела до того момента, пока не усадил меня в машину, чтобы я отправился в Москву. И дальше – срочно в Питер к жене и сыну. Другого отношения у него просто быть не могло.
Потом уже отношения стали более близкими. Бывали, конечно, какие-то натяжки, но чтобы конфликты – нет. Иначе, я думаю, мы бы 15 лет вместе не отработали. Мои родители, бывало, ему что-то из деревни передавали – какие-то соленья, овощи, и он был очень благодарен, сам им тоже что-то всегда передавал. В этом смысле он был человек простой. И еще он был очень человечен. В выходные, бывало, ездили на футбол, это был лучший отдых для него. И он всегда следил за тем, чтобы у меня тоже был билет и мы вместе всегда сидели на трибуне. Другие водители часто стояли и ждали своих руководителей в машине на парковке, а у нас такого быть даже не могло.
– Иногда придешь утром, еле-еле собрав себя в кучку, потому что только в три ночи мы закончили предыдущий какой-то сложный день, а в шесть утра уже надо быть на месте. И вот Вадим Николаевич приходит в это же время и что-то такое рассказывает о том, как смотрел передачу и услышал что-то очень интересное. Думаешь: как, когда? Мне бы только голову к подушке приклонить. А он делится тем, что он узнал, – рассказывает секретарь Ольга Быкова. – Когда я пришла сюда работать, моя дочка училась в начальной школе, и я ее практически не видела из-за этого графика. Она все с папой – уроки, школа, болезни. И Вадим Николаевич меня за это очень сильно ругал. Был случай, когда дочка была под Туапсе, в «Орленке», муж уехал к родителям в Оренбург, а я работала две недели без выходных и ждала, что дочка должна приехать. И вот, когда детей должны были отправлять в Москву, пришло сообщение, что там сильный дождь, оползни, пути размыты и движения нет. Пассажирские поезда стояли на размытых путях и не двигались. Но детей все равно отправили на вокзал. Я, естественно, переживаю, потому что они трое суток сидели на этом вокзале – без денег, айфонов еще тогда не было. Собрали денег, у кого сколько было, и по одной сосиске им давали. Конечно, работая не просто на железной дороге, а у Вадима Николаевича, я могла бы что-то сделать. Но мне было настолько неудобно, что я ему даже не говорила. И когда он об этом узнал, то очень сильно ругался: «Ты мать или ты кто?» А как бы я могла воспользоваться своим положением? Ведь все люди, которые там находились, точно так же терпели все эти трудности.
– Мы очень много лет работали вместе, но из личного мне особо запомнился один очень простой случай, – говорит начальник секретариата Морозова Сергей Абатуров. – У меня оба сына родились в Санкт-Петербурге. Но если первый незадолго до того, как Вадим Николаевич пригласил меня в Воронеж, то младший – когда мы уже работали в Москве. В тот день где-то неподалеку от столицы Вадим Николаевич был с осмотром, я сам ничего ему не говорил, но он по моему поведению почувствовал, что у меня что-то происходит, – интуиция и внимание к людям у него были колоссальные. Он начал все у меня выспрашивать, так и узнал, что у меня только что родился второй сын. Все! Он тут же оставил все дела до того момента, пока не усадил меня в машину, чтобы я отправился в Москву. И дальше – срочно в Питер к жене и сыну. Другого отношения у него просто быть не могло.
Людмила Макеева, та самая первая учительница Вадима Морозова в профессии дежурного по сортировочной горке, уже давно находилась на пенсии. В один из летних дней она спокойно работала у себя на даче – и вдруг где-то в доме зазвонил мобильный телефон. Звонил долго, и она успела прийти с участка и взять трубку.
– Людмила Васильевна, с вами хочет поговорить Вадим Николаевич Морозов.
Она растерялась, так как уже много лет только и слышала о своем бывшем ученике, знала, где он работает и кем. Оказалось, что он на один день приехал в Санкт-Петербург, попросил кого-то ее разыскать, и она услышала так хорошо знакомый голос:
– Людмила Васильевна, дорогая ты моя, моя хорошая. Как жизнь, как здоровье, как семья?
Расспросил ее обо всем, и она узнала у него, как поживает жена, как сын. Пообщались очень тепло, как будто и не прошло трех с лишним десятков лет с того времени, как они вместе работали на Сортировке.
Они попрощались, и она положила трубку, не до конца понимая, что только что с ней произошло. Он – первый вице-президент ОАО «РЖД» и она – простая пенсионерка. И вот – просто позвонил узнать, как дела, поговорить.
– Какой же золотой человек! – только и произнесла она тихонько самой себе.
– Людмила Васильевна, с вами хочет поговорить Вадим Николаевич Морозов.
Она растерялась, так как уже много лет только и слышала о своем бывшем ученике, знала, где он работает и кем. Оказалось, что он на один день приехал в Санкт-Петербург, попросил кого-то ее разыскать, и она услышала так хорошо знакомый голос:
– Людмила Васильевна, дорогая ты моя, моя хорошая. Как жизнь, как здоровье, как семья?
Расспросил ее обо всем, и она узнала у него, как поживает жена, как сын. Пообщались очень тепло, как будто и не прошло трех с лишним десятков лет с того времени, как они вместе работали на Сортировке.
Они попрощались, и она положила трубку, не до конца понимая, что только что с ней произошло. Он – первый вице-президент ОАО «РЖД» и она – простая пенсионерка. И вот – просто позвонил узнать, как дела, поговорить.
– Какой же золотой человек! – только и произнесла она тихонько самой себе.