– Мне, как молодому в то время начальнику отделения на Юго-Восточной дороге, было очень интересно выслушивать точку зрения ленинградца, столичного жителя, о том, как должна быть выстроена работа на периферии, – вспоминает Сергей Кобзев. – Тем более нельзя сказать, что у нас была очень уж большая разница в возрасте – все-таки не 30 лет и даже не 20. И я сразу запомнил, что Вадим Николаевич уже на первых порах взаимодействия с работниками дороги сразу ясно дал понять всем: есть перевозочный процесс, график движения поездов, требования технологической дисциплины – и это приоритет. А есть моменты, когда можно пофилософствовать, но это уже за пределами рабочего времени.
Помню, в тот период Морозов рассказывал один интересный эпизод. Они с начальником дороги приехали на одну из станций. Начальник станции докладывает, что у него шесть путей, 18 стрелок – и при этом состояние верхнего строения пути никудышное: шпалы гнилые, и есть даже целые кусты из пяти-шести таких гнилых шпал. Пришли на стрелочный перевод – там брус гнилой, и сама стрелка того и гляди развалится. И вот стоит понурый начальник станции, показывает все это, а Морозов, по собственному признанию, думал, что вот прямо сейчас ему по указанию начальника дороги и брус дадут, и все необходимое, чтобы срочно исправить положение. А Иван Васильев просто говорит начальнику станции: «Ну, ты крепись, крепись».
И пошел дальше… Время было такое, что даже у начальника дороги этого бруса не было в наличии. А ведь при этом надо было организовывать движение поездов, ночами не спать.
Для Вадима Николаевича это был очень важный опыт, когда он чуть ли не впервые столкнулся с ситуацией, при которой непонятно было, что предложить людям в безвыходном положении. Я, работая на Юго-Восточной начальником отделения, всегда старался обеспечить какой-нибудь запасец – именно для такой ситуации, чтобы не было ощущения: ты приехал куда-то, а у тебя ничего нет и помочь ничем ты не можешь. Так и Вадим Николаевич извлекал для себя эти уроки, которые были нехарактерны для Октябрьской. Он сам говорил, что у него этот образ понурого начальника станции врезался в память и стал ориентиром того, чего нужно избежать, чтобы не потерять состояние управляемости всей системы.